Благополучно вручив лорду Уорбеку чай, он возвратился на свое место. Камилла заметила, что Роберт игнорирует его существование почти с наглым вызовом. Она сознательно решила быть особенно вежливой с этим заброшенным человечком.
— Неужели вы работаете в неотапливаемом архиве? — спросила она. — Вы же погибнете!
— Человек не погибает от холода, пока может раздобыть пищу, — ответил д-р Ботвинк наставительно. — По крайней мере таков мой личный опыт. Но там действительно ужасный холод! Ученые говорят, что существует состояние, именуемое абсолютным холодом, и я склонен думать, что помещение архива недалеко ушло от этого состояния.
— Вы прекрасно говорите по-английски, — сказала Камилла рассеянно. Она смотрела мимо него на Роберта. С каким-то извращенным удовольствием она заметила, что он бросает в ее сторону сердитые взгляды, как будто ее дружеское отношение к иностранцу раздражает его. «По крайней мере хоть настолько-то я его интересую», — подумала она. Она не могла противиться побуждению сердить его и дальше. Вмешавшись в его разговор с отцом, она сказала: — Дядя Том, доктор Ботвинк рассказывает мне об абсолютном холоде. Знаете, что это такое?
— Нет, Камилла, но уверен, что это нечто чрезвычайно неприятное.
— Это, кажется, что-то похожее на помещение архива.
— Очень сожалею, — сказал лорд Уорбек учтиво, обращаясь к историку. — Боюсь, что в наши дни мне трудно доставить гостям такие удобства, как мне бы хотелось.
— Право, лорд Уорбек, это пустяки, уверяю вас. Мне не следовало так говорить, даже в шутку. Мне много раз приходилось мерзнуть еще сильнее, повторяю, это пустяки. — Д-р Ботвинк покраснел от смущения.
Роберт впервые обратился прямо к нему.
— Без сомнения, вам показалось холодней на вашей собственной родине, — сказал он медленно. — А где ваша родина, разрешите спросить?
Перед лицом такой намеренной грубости д-р Ботвинк опять стал совершенно спокойным.
— На это трудно ответить точно, — ответил он. — По подданству я был австрийцем, чехом и немцем — в таком порядке. Но я немного и русский, а случилось так, что родился я в Венгрии. Так что во мне много ингредиентов.
— Включая еврейский ингредиент, вероятно?
— Конечно, — сказал д-р Ботвинк с вежливой улыбкой.
— Доктор Ботвинк, позвольте обеспокоить вас просьбой передать мне вон то печенье, — вмешался лорд Уорбек. — Благодарю вас. Вы не представляете себе, как я стал завидовать людям, которые могут есть сидя. Питаться лежа — самое противное дело, какое я только знаю.
Камилла поправила подушки за его спиной.
— Бедный дядя Том! — сказала она. — Значит ли это, что вы не сможете обедать с нами сегодня вечером?
— Вот именно, Камилла. Вероятно, я лягу спать гораздо раньше, чем вы встретите Рождество. Роберт будет за хозяина. Надо думать, что вы ничего не имеете против.
Камилла взглянула на Роберта. Он слегка покраснел и отвел глаза.
— Надеюсь, что Роберт ничего не имеет против, — сказала она мягко. — Миссис Карстерс, можно вам налить еще чаю?
— Спасибо, дорогая, только не слишком крепкого. Как я сказала, сэр Джулиус, мой муж глубоко убежден, что колониальные сахарозаводчики…
— Лорд Уорбек, — сказал д-р Ботвинк неуверенно, — может быть, при сложившихся обстоятельствах предпочтительней, чтоб я не принимал вашего любезного приглашения обедать с вашим семейством сегодня вечером? Мне кажется, что…
— Глупости, голубчик, — ответил лорд Уорбек ласково. — Я настаиваю, чтобы вы обедали с нами. Вы должны считать себя таким же гостем в доме, как и все другие.
— Но…
— Разумеется, вы должны отобедать с нами, — вставила Камилла. — Без вас мне не с кем будет разговаривать. Еще чаю, Роберт? — прибавила она с невинным видом.
— Нет, спасибо тебе, — сказал Роберт с ударением. Он поднялся. — Раз уж мне предстоит руководить сегодняшним торжеством, я лучше переговорю с Бриггсом о том, что мы будем пить.
И он важно вышел из комнаты.
После его ухода наступила неловкая пауза. Миссис Карстерс, которая временно исчерпала проблему колониального сахара, наблюдала за тем, как он выходил, с выражением возмущенного неодобрения. Лицо лорда Уорбека покраснело от гнева, д-р Ботвинк был очень бледен, а у Камиллы так дрожали руки, что она поставила свою чашку на стол со стуком, который показался громким во внезапно наступившей тишине. Один только сэр Джулиус, глубоко увлеченный кексом с изюмом, по-видимому, не заметил, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
Первым заговорил лорд Уорбек. Он тяжело дышал и с трудом произносил слова.
— Мне… мне очень жаль, — удалось ему сказать. — Мой единственный сын… гость в доме… мне стыдно…
— Не расстраивайтесь, милорд, прошу вас, — сказал д-р Ботвинк быстро, причем его английский язык при создавшейся натянутости стал еще более церемонным, чем обычно. — Я прекрасно понимаю положение. Этого прискорбного маленького инцидента следовало ожидать. Он подтверждает мое мнение, что мне не следует присутствовать на обеде сегодня вечером. Собственно говоря, я уже указал на это вчера вашему славному Бриггсу. Это не значит, что я не ценю вашего гостеприимства, но там, где замешана политика…
— Никакой политики в этом доме, — еле произнес лорд Уорбек.
— Идите сюда на минутку, — твердо сказала Камилла. — Мне нужно поговорить с вами. — Она взяла сбитого с толку Ботвинка за руку и отвела его в глубь комнаты. — Послушайте, — сказала она, — я понимаю ваши чувства, но вы просто обязаны помочь нам провести этот вечер. Все будет и так ужасно, но без вас выйдет еще хуже, да еще учитывая настроение Роберта.